Спелеологией я занимаюсь с девятого класса. С ребятами из клуба мы исследовали пещеры Крыма, Кавказа, Западной Украины, Абхазии. Мы учились всему: спелеологии, скалолазанию, альпинизму, туризму, катались на велосипедах и сноубордах. С 16 лет начал зарабатывать промышленным альпинизмом: на высоте на веревках красил и утеплял здания. Последние годы организовывал спортивные мероприятия по спелеотехнике. Сейчас занимаюсь строительством веревочных парков: монтирую так называемые Панда парки по всей России.

Эта печальная история случилась в январе 2013 года. Друг позвал в Карпаты на выходные покататься на сноубордах. Катались мы не на подготовленных трассах, а занимались фрирайдом, то есть ходили туда, где людей нет. Ну вот, поднялись на подъемнике, а потом еще час пешком вверх лезли на вершину горы Гемба. На полпути поднялся ветер, за 10 минут все заволокло плотным туманом. Место было нам знакомо, мы знали, спускаться надо в правую сторону – там поселок и канатка.

Но судьба сыграла злую шутку. Мы с моим другом Максимом Понаморенко заблудились в тумане и уехали не направо, а налево, в противоположную сторону Боржавского хребта. В дикое, никем не посещаемое ущелье. От верховьев которого до ближайшего села – километров двадцать по буреломам.

Только начали спуск, Макс крикнул: «Лавина!» Верхний слой снега поехал вместе с нами. Устоять я смог не больше пяти секунд, на первой же кочке меня сбило с ног и дальше каша. Это был последний момент, когда я видел Максима…

Я почувствовал, что в ловушке под снегом. По теории знал, надо как можно больше освободить места вокруг себя, чтобы было чем дышать. Когда попадаешь под снег, ты своим теплым воздухом делаешь ледяную камеру. Сколько у тебя воздуха есть – настолько тебя хватит. Обычно это не более 40 минут. Я рефлексивно стал раздвигать снег руками.

Сам человек выкопаться из-под снега не может. Я не мог даже пошевелиться, был где-то глубоко. Слышал, что меня продолжает заваливать и утрамбовывать снегом. А потом какой-то толчок и меня снова куда-то потащило. Скорей всего были на поле, а потом уперлись в зону леса, в деревья. Меня протолкнуло сквозь них.

Очнулся на ветке вверх ногами в двух метрах над землей. Сразу понял, обе ноги сломаны. На одной ноге болтался сноуборд, вторая нога выщелкнулась, может это ее и спасло. Именно борд, как вертящийся в лавине пропеллер, и привёл к закручиванию и множественным переломам ног (врачи в дальнейшем насчитают их порядка двенадцати). Выщелкнул второе крепление и упал на голую землю, лавина сняла весь снег.

Я думал, лягу на сноуборд, буду грести и доеду до людей. Но спустя несколько секунд сноуборд из-под меня выскользнул и уехал. Ползти со сломанными ногами я не мог, это была адская боль. Я достал телефон – связи не было, заряд батареи был на исходе. Но тут мне пришла на ум гениальная фраза Жванецкого, что только русские люди могут написать смс и подбрасывать телефон, чтобы ее отправить. У меня сработало. Я написал парням, которые были с нами. С пятой попытки подбрасывания смс ушла. Дальше оставалось ждать.

Инстинктивно, чтобы приливала кровь, лег головой вниз по склону. Положил рюкзак под спину. Ноги болели, но я был в состояние шока. В рюкзаке случайно оказался полупустой термос – друг попросил потаскать. Также случайно с утра кинул в рюкзак флисовую жилетку, хотя обычно кроме лопаты у меня с собой ничего не было. Спустя час друг позвонил и говорит: «Мы стоим со спасателями там, где ты нам описал, никаких следов лавины нет». Это было три часа дня, а темнело в полпятого. Говорят, скорей всего вы уехали ни туда. И только в этот момент я начал понимать, где нахожусь.

Я думал, спасатели меня сейчас быстренько найдут. И тут телефон у меня сел. Я даже пытался погрызть аккумулятор, но тщетно. Как оказалось, в связи с лавиноопасностью спасатели не рискнули идти напролом через гору. Они выдвинулись только на следующее утро с рассветом. Было решено объезжать гору, а это порядка 90 километров. А ночью была пурга. Друзья, Дима и Толя, пытались прорваться в ночь. Чуда не произошло. Перевалить хребет в темноте и тумане не удалось. Они в двух метрах не слышали друг друга.

Это были самые длинные 28 часов в моей жизни. Каждая минута длилась бесконечно долго. Я смотрел на часы и думал, что прошел хотя бы час, а проходило всего полторы минуты. Ночью было где-то минус пятнадцать градусов. Ну а я в мембранных штанах и курточке, хорошо, была флисовая жилетка и термобелье. Шлем я не снимал. Мне кажется, что я даже не спал, хотя, возможно, я все же отключался периодически. Когда начало вечереть на следующий день, я понял, что вторую ночь не переживу.

Я кричал все время, как только немного появлялись силы. И вдруг я услышал где-то вдалеке ответный крик. Я достал фонарик, начал махать. Меня нашли. Как оказалось, спасатели пробивались ко мне километров 17 по буреломам. Руководитель группы Евгений Чизмар поднялся на лыжах на один из отрогов и увидел вдали четыре лавины. Понял где меня искать. И в этот момент я закричал.

Спасатели уже не рассчитывали найти меня живым. Наложили шины, что-то вкололи – за это время наступила полная темнота. Из двух лыж и шести пар снегоступов связали носилки и потащили меня волоком обратно вниз 17 км сквозь бурелом. В снег спасатели проваливались по пояс. По рации сообщили, что меня нашли – навстречу выдвинулась группа лесников прочищать дорогу.

Спустя минут пятнадцать кто-то из спасателей увидел тело Максима. Я уже понимал, что такое может быть. По всей видимости, его сильно ударило о дерево с сучьями. В районе брюшной полости просматривались открытые раны. Дыхательные пути были забиты снегом – т.е. Максим после остановки лавины уже не дышал. Смерть наступила мгновенно. Спасатели отметили место и на следующее утро его забрали.

Только под утро меня доставили в больницу. Сделали рентген. Хотя итак было видно, что ноги сломаны и обморожены. На следующий день меня вывели из-под лекарств, сказали, нужно ампутировать левую ногу. У меня костью была перебита артерия плюс сильное обморожение. Кровь не поступала в ногу больше суток. Я как-то очень спокойно к этому отнесся, морально был готов.

После ампутации я не очень понимал, как с этим жить. На второй ноге, которая была черная, была четвертая степень обморожения. Две недели провел в ожоговом отделение города Ужгорода. Родители и беременная жена там снимали квартиру. Потом долго решался вопрос как меня транспортировать в больницу Полтавы, в мой родной город. Потом долгие месяцы лечения.

Из больницы, мне кажется, меня вынесла поддержка друзей. С первого дня мне в реанимацию принесли планшет. Без этого было бы очень тяжело. Друзья организовали и материальную помощь, но главное – моральная поддержка.

Бесплатно я протезировался в Украине, решил, что дадут – то дадут. В институте протезирования в Харькове сказали: «Какой спорт мальчик, ты лежать должен, у тебя первая группа инвалидности». В протезирующей компании в Киеве технологии были сильно устаревшими. Но там мне все же собрали лучшую из возможных комплектаций протеза. За свой счет я решил протезироваться в России.

Выбрал компанию «Орто-Космос», потому что здесь протезируют спортсменов. А для меня важна была высокая степень реабилитации. Я не хотел менять свой образ жизни ни в чем. В «Орто-Космос» мне подобрали протез, который не боится воды и грязи. Для меня, как для спелеолога, это очень важно. И съемные аккумуляторы в условиях похода очень мне подходят. Ты снял один аккумулятор, другой поставил, пошел дальше. В «Орто-Космос» мне понравилось! Ребята работают молодые, современные, с ними легко общаться.

Волнами бывают слабости в настроении. Какие-то воспоминания тревожат из прежней жизни, воспоминания о Максиме. А физически чувствую себя отлично: в горы ходил, в пещеры лазил, с аквалангом нырял, на велосипеде катаюсь. Кстати, косметику на протез я не ношу. Мне нравится, как круто я в шортах смотрюсь. (Смеется)